Пассажир с детьми. Юрий Гагарин до и после 27 марта 1968 года - Лев Александрович Данилкин

– Что вы, миледи! – сделал ей довольно неуклюжий комплимент один из нас. – Глядя на вас, можно сказать: вы – ровесница нашего героя.

– Благодарю вас. Я и не подозревала, что русские могут быть так милы [13].

Из дневника Гагарина:

Завтракал у королевы в Букингемском дворце. Во как! Королева приняла хорошо. Была обходительной, корректной. Подарил книгу “Дорога в космос”… Обрадовалась… [47].

Заголовок в Daily Mail:

СДЕЛАЙТЕ ЕГО СЭРОМ ЮРИЕМ! Присвойте ему рыцарское звание! [5].

ХОДЖА АХМАД АББАС (“Пока не достигнем звезд”):

Визит Юрия в Лондон был, несомненно, очень важным для развития англо-советских отношений, ибо впервые так много англичан сумели увидеть простого советского человека, не являющегося ни политиком, ни идеологом, и в то же время типичного представителя советского народа. Но не менее важным был этот визит и для советских людей. В конце концов, если не считать дипломатических визитов руководителей правительства, впервые простой советский человек попал в среду английских капиталистов, аристократов и “джентльменов”. Он встретился с ними, как с равными, и был признан ими за его выдающийся подвиг, составляющий не меньшую гордость всего его народа. Советские люди были очень довольны теплым, великодушным, восторженным приемом, который оказали Гагарину все слои британского общества, и тем, что их молодой человек сумел держать себя с достоинством в таком необычном окружении и выйти победителем. “Теперь они будут знать, что такое простой советский человек”, – сказал мне молодой советский журналист, глядя на фотографии в “Дейли уоркер”, на которых был запечатлен прием Юрия в Лондоне [46].

Из дворца Гагарин поехал на Советскую торговую выставку, где произнес удивительную речь, обращенную к пяти тысячам британских мальчиков и девочек, пришедших на ярмарку:

“Я надеюсь, многие из вас здесь, в этом зале, смогут совершить космические полеты – как пассажиры, пилоты, ученые, участники космических миссий – но, наверное, все-таки большинство в качестве пассажиров… Полеты в космос требуют от человека больших познаний в науках – математике и других. Я бы хотел пожелать каждому из вас счастья, побольше встреч со всем интересным, много веселья и в общем – всего наилучшего”.

Ему с энтузиазмом аплодировали [63].

…

Когда программа встреч, поездок, пресс-конференций была уже исчерпана, мы несколько часов посвятили посещению Хайгейтского кладбища, где покоится прах основателя научного коммунизма – Карла Маркса. Дорога туда пролегает через рабочие кварталы. И хотя поездка эта не значилась ни в каких планах, трудовой народ Лондона понимал: советский космонавт не сможет улететь из британской столицы, не побывав на могиле Карла Маркса. Вот почему в тот день на всех улицах, прилегающих к Хайгейтскому кладбищу, толпились строители, докеры, металлисты, электрики, железнодорожники… [49].

St Petersburg Times, 16 июля 1961 года:

Толпа из трех тысяч человек наблюдала за тем, как Гагарин возложил на могилу Маркса букет из красных роз и белых гвоздик и отдал честь. Затем он простоял по стойке смирно в течение двух минут под проливным дождем – после чего вернулся в машину [37].

Строгий памятник Карлу Марксу окружили тысячи людей. Проникнутые глубоким чувством классовой солидарности, они молча наблюдали, как первый в истории Земли космонавт-коммунист возлагал на могилу первого коммуниста планеты венок живых цветов с лаконичной надписью на ленте: “От Юрия Гагарина”. Весь как-то подобравшись, с пристальным взглядом серо-синих глаз, повидавших беспредельность звездного океана, он, поднеся руку к козырьку фуражки, строго стоял перед гранитным пьедесталом, на котором золотились бессмертные слова: “Пролетарии всех стран, соединяйтесь!” [49].

ДЖОН ЗАРНЕЦКИ (cтарший исследователь по изучению проблем поверхности в проекте “Гюйгенс”, доктор):

Я учился в Хайгейте в северном Лондоне. Нас отпустили в школе на целый день, чтобы мы могли увидеть Юрия Гагарина. Почему-то все мои одноклассники сбежали играть в крикет или футбол или к своим Gameboy – или чем там еще увлекались дети в 1961 году. А я пошел на Хайгейтское кладбище. Этот парень прошел мимо нас – и он оказался гораздо меньше, чем я ожидал. На нем были военная форма и большая шляпа, которая делала его едва ли не карликом, и он стоял там. Он отдал честь, и я вдруг осознал, что этот чувак пробыл в космосе 93 минуты, – и от этого обалдел: реальная фантастика. Для меня это был решающий момент. Я подумал: и я тоже хочу быть, как он, даже притом что я не понимал, что к чему [40].

В отражении этих стремлений Гагарин вызывал отклик у рабочего класса, жившего под постоянной угрозой термоядерной войны и пытавшегося ухватить дух нового, более открытого и яркого хрущевского СССР. То, что мечты о восстановлении отношений и социалистическом прогрессе, которые лелеет советский премьер-министр и его протеже, должны были в конечном счете испариться в ходе осуществленной Кеннеди блокады Кубы и возвращения к гонке вооружений, но летом 1961 года это ни в коем случае не было ясно. Приятная атмосфера, в которой проходил визит Гагарина в Великобританию, – в противоположность тяжеловесному, неуклюжему приему, позже, во время его в целом провального визита в гомулковскую Польшу, – обеспечила то, что репутация СССР у британской публики, похоже, оказалась на тот момент лучше, чем в любой другой после мая 1945-го день; тогда как советские фирмы, которые выставлялись в Эрлс-Корт, заключили рекордное количество контрактов со своими обеспокоенными коммерческими конкурентами [3].

FRANCIS SPUFFORD (“The Red Plenty”):

Это не были ряженые революционные крестьяне, размахивающие красными флагами и произносящие на митингах страстные речи, как это представлено в иконографии фильмов Эйзенштейна; и это не был Советский Союз Иосифа Сталина – государство всеобщей мобилизации, массового террора и сурового тоталитарного труда. Вдруг, неожиданно, появилось место, не особенно веселое, но разумно организованное, немилитаристское – и высокотехнологичное, с лабораториями и небоскребами, которое делало все то же самое, что на Западе, но при этом грозило, пока “момент” длился, сделать это самое все – лучше. Американские колледжи беспокоились, что им не под силу выпускать такое же удивительное количество инженеров, как в СССР. Страдальческие вопли о необходимости самокритики заполнили страницы публицистики европейских и американских газет – колумнисты вопрошали, как свободное общество собиралось соответствовать стальной стратегической воле к процветанию, которой обладал успешный СССР. Помощник президента Кеннеди Артур Шлезингер составил для Белого дома записку, в которой высказывалась тревога относительно “повсеместной советской приверженности кибернетике”. И пока “советский момент” длился, это было похоже на то, что где-то рядом вот-вот проклюнется некая альтернативная версия современной жизни: та, с которой приходилось считаться, извлекать из нее уроки – на тот случай, если она в самом деле опередит западную модель и оставит капиталистические страны плетущимися далеко в хвосте [1].

Хрущев выиграл ценный пиар-успех на Западе, в то время как для самого Гагарина визит был настоящим триумфом: подтвердились его дипломатические навыки и та политическая